Барнхаус дома — новая роль старого амбара

Введение в стиль на примере конкретного барнхаус дома

Архитектор Престон Скотт Коэн возродил амбар начала 1800-х годов как дом отдыха для литературной пары и их семьи, напомнив как об аграрном просторе прежней жизни постройки, так и о новой функции дома. Преодолевая и то, и другое, Коэн создал образец архитектуры, одновременно пористой и непрозрачной, знакомой, но потусторонней.

Текст от Марк Кристал, фото: Раймунд Кох

Скунсы могут быть несчастными на Skunks MiseryRoad, но судя по всему, у людей все в порядке. Стоимость земли на этом усеянном дорожными авариями переулке, петляющем через Пайн-Плейнс, деревушку в двух часах езды к северу от Нью-Йорка, поднялась настолько высоко, что молочные фермы, которые когда-то процветали на холмистой местности, были превращены в поместья. Коровы в основном сбежали, но фермерские дома и сараи остались.

То есть до тех пор, пока кто-то не повернется к почтовому ящику на ферме Саймона, проезжает милю по грунтовой дороге и не увидит дом Арнольда П. и Элиз Саймон Гудман. В проекте архитектора Престона Скотта Коэна используется дом с остроконечной крышей - объект настолько узнаваемый, что кажется невидимым - и с провокационным сочетанием современности и традиций, с добавлением сюрреализма и огромным масштабным взрывом. полностью меняет наши представления о доме.

«В доме не так много мелочей», - заявляет Коэн с ясностью высказывания, «это всегда одна большая вещь».

Семенем архитектурной секвойи Коэна было желание его клиентов уединиться в сельской местности. «Мы хотели трех вещей», - говорит Арнольд, который работает со своей женой в литературном агентстве Манхэттена. «Уединение; вид на горы Катскилл; и место для купания. Но мы никогда не могли найти дом, который нам подходил, поэтому мы решили построить». Пара приобрела участок площадью 164 акра, один из последних неразделенных земельных участков, созданных в результате британского земельного гранта 1706 года. Там был родниковый источник для пруда, и, расчистив 15 акров леса к западу от их строительной площадки на высокой точке земли, они получили самый большой сюрприз, связанный с дефолиацией с тех пор, как Михаил Горбачев потерял волосы: вид не только на почти весь горный хребет Кэтскилл, но перед ним аркадские долины, леса и поля.

Что касается самого жилища, «когда-то мы арендовали амбар, который был переоборудован в дом, - говорит Элиза, - и мы обнаружили, как это прекрасно с высокими потолками и деревянными балками». Идея, как вспоминает Коэн, заключалась в том, чтобы «разобрать и восстановить сарай, а затем реконструировать его с помощью новой оболочки, построенной вокруг рамы». Гудманов привлекала традиционная голландская версия с ее широкой, напоминающей неф, центральной осью с проходами с обеих сторон и массивными H-образными опорами. В долине могавков в Нью-Йорке пара нашла уникальный пример: сарай начала 1800-х годов, который, благодаря добавлению пятого отсека (на один больше обычного), имел колоссальные размеры 50 на 60 и в высоту. 37 футов. «Хотя старая обшивка была в типично приемлемом состоянии, - говорит Коэн, - каркас была лучшим из тех, что они видели».

Однако самой большой проблемой было не найти идеальную собственность или идеальный амбар. Нужен был архитектор, который мог создать то, что Элиз называет «произведением искусства», не поддающееся количественной оценке. Итак, так сказать, она пошла к источнику: в библиотеке Музея современного искусства, где она обнаружила «захватывающий» Дом Торуса Коэна, который был представлен на выставке MoMA 1999 года «Нечастный дом». «Схема [Torus] имеет просторный интерьер, в основном единое открытое пространство, соединенное с ландшафтом», - объясняет Коэн. «Это было очень похоже на программу Гудманов».

Для Коэна этот проект был шансом поэкспериментировать с «преобразованием исторических типологий для создания нового языка». Он отмечает, что такие народные структуры, как амбары, «устанавливают условности, укорененные в социальных практиках, которые мы можем понять. Современная архитектура может развить это, так что новое воплощается в диалог, в котором заложены коллективные ценности».

В соответствии с желанием Гудманов сохранить каркас амбара в «первозданном виде» Коэн оставил пространство в основном открытым, разместив главную спальню, гостевые комнаты, офисы и ванны в двухэтажном томе, спрятанном в боковом проходе. Затем он сосредоточился на диалоге между прошлым и настоящим, сделав несколько крупных жестов, которые, переосмысливая элементы сарая, возрождают «коллективные ценности».

Первый, по словам Коэна, включает в себя «несводимый образ дома - форму фронтона», который путем упрощения и увеличения превратился в почти гиперреальное выражение дома.

«Чтобы сделать внешний вид более монолитным и обеспечить более удивительный контраст с деревом позади него - диалектика изысканного и деревенского - экстерьер облицован плотно скроенными кедровыми досками шириной четыре дюйма, которые иногда выглядят как литые. - будто бетон », - замечает он.

Внутри контраст действительно поразительный. Коэн говорит, что помимо монументальной красоты брусьев «их очарование исходит от возвращения к чисто тектоническому опыту архитектуры.

Исключение перегородок, которые традиционно стабилизируют амбар, способствовало самому живому вдохновению Коэна: открытая несущая стальная рама, которая находится между деревянными балками и стенами. Рама устанавливает па-де-де между до- и постиндустриальной структурой, в которой партнеры бесконечно контрастируют и гармонизируют - иногда разделяя, в другие моменты сталкиваясь с поразительной кинетической красотой. Рассматривая скульптурные вспышки звезд из дерева и стали в комнате для гостей, Элиза задается вопросом: «Зачем вешать какие-либо произведения искусства на стены?»

Освободив обшивку здания от его структурной опорной функции, стальной каркас также позволил Коэну анархичную, далиевскую схватку с 48 окнами, которая усиливает забавность масштабов дома. «Это свободный фасад», - объясняет он. «И мы продемонстрировали это, заставив окна выходить не синхронно с отсеками сарая». На самом деле, у безумия есть свой метод: «Они определяются взглядами и отношениями к обстановке и имеют геометрические связи друг с другом», - говорит Коэн.

Возможно, самый богатый жест архитектора - это воздушный проход площадью десять квадратных футов, проходящий во всю ширину сооружения и открытый с обоих концов, который образует главный вход. Это был, как шутят Гудманы, единственный образец «архитектуры», который они разрешили. Действительно, его упоминание вызывает у Коэна восторженную истерику, граничащую с глупостью. "Это было самое главное для меня!" - кричит он. «В тот момент, когда вы находитесь в пределах порога, этот предел распространяется на весь дом. Проход предлагает вам не только войти, но и испытать опыт входа». Поскольку окна в помещении складываются от пола к стене и от стены к потолку, открывая 360-градусный вид на интерьер, вы сразу окружены удовольствиями дома, до того как пройти через входную дверь. Впечатления еще больше обогащает функция прохода как внутреннего крыльца, непосредственно на оси с Round Top Mountain, одной из самых высоких вершин Катскилльских гор.Чтобы им можно наслаждаться круглый год: Коэн разработал огромные рулонные стекла и двери-перегородки, которые падают, как театральные занавесы , и защищают от холода зимой и от насекомых летом.

В результате получилась архитектура, объединяющая теоретическую строгость Коэна, его чувственное чутье и явное творческое изобилие. Он также замечательно синхронизирован с его обитателями, которые кажутся типологически правильными жителями Верхнего Вестсайда определенного возраста, пока, конечно, вы не узнаете их неожиданное бунтарство, склонность к риску и хорошее настроение. «Дом - это большой источник удовольствия», - утверждает Элиза. "Можете ли вы представить себе такое в вашей жизни?"

Коэн, указывая на использование пространства в дизайне, отвечает: «Почему бы и нет? Стойкость этих гигантских вещей создает огромные эффекты во многих масштабах. Она бросает вызов условностям, втягивает вас в новый опыт, но избавляет вас от затрат на решение все », - говорит он. «Это часть того, что делает его современным домом. И мне это нравится».